Саша Кругосветов

В газете «Литературная Россия» (№ 43 от 18.11.2020) вышло эссе Саши Кругосветова, в котором ушедший от нас Михаил Жванецкий рассматривается как шестидесятник. Эта публикация для меня – не только прощание с великим сатириком, но и отчасти программная вещь, фиксирующая мое понимание ряда важных ориентиров нашего поколения. В силу вышесказанного, привожу текст в ЖЖ целиком.



Шестидесятник Михаил Жванецкий

Я не слышал о том, чтобы Михаила Жванецкого называли шестидесятником. Мне кажется, его и не считали шестидесятником – возможно потому, что широкая известность Михаила Михайловича началась в семидесятых. Вот что писал об этом народный артист России, кинорежиссер Вадим Абдрашитов: «Жванецкий – замечательный писатель, определивший в нашей жизни очень многое. Я имею в виду то поколение, которое пришло на смену шестидесятникам. Пришло новое время, и, собственно, Жванецкий его возглавил».

Адрашитов считает так. Но по моим – возможно, субъективным – ощущениям, подобный стереотип делает неполным понимание судьбы и творчества великого сатирика.
( Collapse )

В борьбе за прайд львы часто ограничиваются конкурсом голосов и взаимным запугиванием. Они предпочитают не вступать в схватку, понимают, что от полученных ран обеим сторонам – победителям и побежденному – суждено умереть, кому-то раньше, кому-то позже.

Теперь он один, и это конец. Помощь не придет – ни от семейства, ни с пустого неба, ни из неприступных термитников. Но бербериец не уступит пришельцам, он примет бой.

Душераздирающий рев разносился на десять и более километров и продолжался несколько часов. Пустыня не могла уснуть. Ее обитатели – и прайд львов, и семья бородавочников, и вышедшие на промысел трубкозубы с дикобразами, и стада антилоп и оленей, и гиены с шакалами, и жители ближайших деревень, и мы, случайные свидетели этой битвы, – все ждали завершения сражения.
( Collapse )

Наступил вечер, надо бы поесть, но вокруг не видно живности, – ни антилопы, ни даже мангусты – одни кусты и термитники.

Он бродит в одиночестве три дня без еды и каждый день теряет в весе десять килограмм, становясь все слабее и слабее.

Солнце садится, и тень одиноко бредущего льва удлиняется. Зверь смотрит на свою тень, и ощущение собственной никчемности и неприкаянности на время оставляет его. Лев думает, какой он все еще огромный и мощный и что нет в природе другого такого величественного и могучего льва. Да нет, бывший король уже не столь велик и силен как раньше – возраст, голод и одиночество делают свое дело. Тем не менее, он еще производит впечатление монументального и царственного зверя и выглядит владыкой прерий, в котором воплотился неукротимый дух дикой природы и таинственная магия доисторической тьмы, праматери нашего мира.
( Collapse )

Друзья! На этот раз я решил познакомить вас с моим новым рассказом «Последняя схватка», который планирую разместить в ЖЖ целиком в этой и двух последующих публикациях. Буду рад узнать ваше мнение о прочитанном.



Последняя схватка

Король понял, что жизнь клонится к закату, – старый лев решил покинуть прайд.

Казалось бы, у царя зверей не было причин сомневаться в своей силе и власти. Его бесчисленные потомки и сейчас еще держали в страхе обитателей степей севернее Сахары и лесов на подступах к Атласским горам. Пищи им хватало: на ступенчатых плато северной Африки водится немало кабанов, оленей и степных антилоп-бубалов.

Кто может сравниться размерами и силой с великим львом – возможно, единственным берберийским львом, сохранившимся в Африке?
( Collapse )

Вышли новые публикации, связанные с Сашей Кругосветовым: рецензия на книгу «Уже или ещё?», а также собственный рассказ писателя «Месть ножей». Кроме того, на просторах интернета обнаружилось забавное видео из 60-х, в котором запечатлен один знакомый читателям этого ЖЖ ленинградец двадцати с небольшим лет.
( Collapse )

Мы двигались вперед. Я радовался, что люди идут ко мне, сыну короля, для решения своих самых насущных проблем и у меня есть пока силы и добрая воля помогать им. Каждую встречу и каждое новое впечатление я принимал с таким восторгом, будто это был первый день моего путешествия. Если мой второй гонец жив, мы встретимся с ним через два года, то есть на сорок шестом году пути. Так и случилось. К моему глубокому удивлению, он тоже привез мне с заставы пакет писем из столицы. Они были отправлены через два года после того, как я ее покинул. Как отец рассчитал, чтобы почтарь со вторым пакетом прибыл на заставу незадолго до появления там моего второго посланника? Видимо, он знал, где находится край царства, и понимал, куда и когда я буду посылать гонцов. Я не стал читать этих писем, потому что среди них не было послания одного единственного человека, который интересовал меня, – мальчика, сына Долли, он был тогда еще совсем маленьким.
( Collapse )

42 (окончание главы)

Но все получилось совсем иначе. Лера приехала, как обещала. И это было здорово. У Германа с Лерой началась новая семейная жизнь. Счастливая семейная жизнь. Ана же почему-то не торопилась возвращаться в Россию. Вначале сообщила, что у нее появился выгодный контракт. Она ждала его полгода, и вот сейчас все сложилось. Но это ничего не меняет. Просто она приедет попозже. Не сейчас, а через месяц. Или через полтора.

Герман с Аной все время были на связи. Потом ее возвращение отодвинулось еще на полтора месяца. А через некоторое время ее звонки прекратились. Сами собой. Раз, и прекратились. Его вызовы оставались безответными. На письма, посланные по имэил, скайпу, мессенджеру – никакой реакции. Непонятно. Совершенно так же, как это случилось в их переписке год назад. Тогда она зачем-то сменила номера телефонов и ники аккаунтов. И исчезла. Похоже, что снова приняла решение лечь на дно. Такая вот «Yellow Submarin». Ну, решила остаться, так бы и сказала. И потом, она забыла, что ли? Ей ведь надо операцию делать.

От Майами у Германа осталась только визитка «Van Dyke Cafe». Он позвонил туда. Может, она бывает там иногда. В общем, это заведение действительно было одним из символов Майами-Бич, а то и всего Майами. Автоответчик сообщил, что с января 2014-го ресторан закрыт. Владелец здания решил сдать помещение в аренду. У Германа неприятно заныло сердце.
( Collapse )

Часть 4. Возвращение Улисса

41

Человек рождается и уходит в плавание по незнакомым морям жизни. А потом возвращается к своим истокам. Всегда возвращается. И умирает.

Вся наша жизнь состоит из отправлений к неизвестным пределам Ойкумены и возвращений домой. Человечество было изгнано из Эдема. Сейчас оно уже достаточно накуролесило, набедокурило. Пора бы блудному сыну возвращаться домой – отец небесный зовет нас.

Тридцать с лишним лет, почти всю сознательную жизнь Германа носило в поисках фантастической, невыразимой, неземной любви. Но дома его ждала терпеливая, верная, любящая Пенелопа, не помышляющая о злобных и корыстных женихах, претендующих на место царя Итаки. Лера знала о беспокойном характере своего Одиссея. Она не раздумывала об этом. Просто ждала, когда ее царь вернется из плавания. «Никто не знает, кроме Одиссея, могучего лукавого владыки, как хороши набитые дровами беспечные родные очаги!» И рядом с ней всегда был Телемах.
( Collapse )

38 (окончание главы)

* * *

Викторин только двадцать один год. В XIX веке жили меньше, чем сейчас, но, видимо, ярче и интенсивней. Возможно, не все. Викторин Мёран оказалась в круговороте самых ярких событий того времени, можно сказать – в эпицентре. Женской молодости и красоте отпущен, увы, недолгий срок, за это время все надо испробовать и все успеть. Вкусить самые сладкие вина, испытать наслаждения громких скандалов и оглушительного успеха. Почему нам, современникам XXI века, близка и понятна эта простая девушка из предместий? Возможно, потому, что она воспринимала череду событий в стиле клипового сознания, хотя мир не знал еще тогда этого термина. И она, конечно, тоже не знала.

Ее жизнь постепенно превращалась в калейдоскоп разрозненных фактов, эпизодов, память была забита осколками разнородной, бессвязной информации. Человек клипового мышления привыкает к смене впечатлений, его душа требует новых и новых переживаний. Что может такому человеку дать XIX век? Поиск цепляющих заголовков газет и журналов, чтение эпатажных текстов Бодлера и Рембо. Ему хочется слушать новую музыку, смотреть новые картины, знакомиться с новыми людьми, бросать вызов общественной морали. Наверное, это в какой-то степени свойство всех парижан. Максим Дюкан сказал: «Парижане не рассуждают, они чувствуют; они не обсуждают, они увлекаются. Париж – это нервное скопление, управляемое впечатлениями».
( Collapse )

38 (начало главы)

Получая приглашения на званый вечер, Викторин всякий раз интересовалась, не ожидается ли там герцог де Морни. Если ответ был положительным, она отказывалась от приглашения. Ей приносили записки от Бисмарка. Тот уверял, что Берлин встретит её с распростёртыми объятиями, столица Пруссии станет для неё новым домом, если она решит покинуть Париж после того, как с ней столь бесцеремонно и подло обошлись французские власти. Ей писал не только Бисмарк. Приходили послания с выражением поддержки от крупных фабрикантов, генералов и дипломатов. В кругу ее обожателей вновь появился барон де Ротшильд. Раз за разом к дверям Викторин прибывали посыльные от Филиппа. И каждый раз она отправляла их обратно, не отвечая на отчаянные письма герцога.

Однажды утром ей объявили о посетителе, который оказался лакеем в ливрее лилового и белого цветов, цветов герцога де Морни. Тот передал Викторин коробочку в подарочной обёртке и записку, написанную знакомым ей решительным почерком. Викторин, не читая, разорвала записку и бросила в камин. Сняла подарочную обёртку с коробки. На кремовом атласе лежало ожерелье из чёрных жемчужин Южного моря, столь же редких, как безупречные бриллианты. Дёрнула за звонок, зовя Туанетту.
( Collapse )